Неточные совпадения
«Хитро это они сделали, — говорит летописец, — знали, что
головы у них на плечах растут
крепкие, — вот и предложили».
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить
голову на подушку, заснул
крепким и спокойным, как всегда, сном.
— Всё пройдет, всё пройдет, мы будем так счастливы! Любовь наша, если бы могла усилиться, усилилась бы тем, что в ней есть что-то ужасное, — сказал он, поднимая
голову и открывая улыбкою свои
крепкие зубы.
Лица у них были полные и круглые, на иных даже были бородавки, кое-кто был и рябоват, волос они на
голове не носили ни хохлами, ни буклями, ни на манер «черт меня побери», как говорят французы, — волосы у них были или низко подстрижены, или прилизаны, а черты лица больше закругленные и
крепкие.
Возвратясь с Сенной, он бросился на диван и целый час просидел без движения. Между тем стемнело; свечи у него не было, да и в
голову не приходило ему зажигать. Он никогда не мог припомнить: думал ли он о чем-нибудь в то время? Наконец он почувствовал давешнюю лихорадку, озноб, и с наслаждением догадался, что на диване можно и лечь… Скоро
крепкий, свинцовый сон налег на него, как будто придавил.
С наслаждением отыскал он
головой место на подушке, плотнее закутался мягким ватным одеялом, которое было теперь на нем вместо разорванной прежней шинели, тихо вздохнул и заснул глубоким,
крепким, целебным сном.
Вместо ответа он увидел приближающееся к нему личико девочки и пухленькие губки, наивно протянувшиеся поцеловать его. Вдруг тоненькие, как спички, руки ее обхватили его крепко-крепко,
голова склонилась к его плечу, и девочка тихо заплакала, прижимаясь лицом к нему все
крепче и
крепче.
Вынырнув в
крепкий холод улицы, он вздохнул так глубоко, как только мог; закружилась
голова, и позеленело в глазах.
— В сущности, город — беззащитен, — сказал Клим, но Макарова уже не было на крыше, он незаметно ушел. По улице, над серым булыжником мостовой, с громом скакали черные лошади, запряженные в зеленые телеги, сверкали медные
головы пожарных, и все это было странно, как сновидение. Клим Самгин спустился с крыши, вошел в дом, в прохладную тишину. Макаров сидел у стола с газетой в руке и читал, прихлебывая
крепкий чай.
Затем он принялся есть, глубоко обнажая
крепкие зубы, прищуривая глаза от удовольствия насыщаться, сладостно вздыхая, урча и двигая ушами в четкой форме цифры 9. Мать ела с таким же наслаждением, как доктор, так же много, но молча, подтверждая речь доктора только кивками
головы.
Это было глупо, смешно и унизительно. Этого он не мог ожидать, даже не мог бы вообразить, что Дуняша или какая-то другая женщина заговорит с ним в таком тоне. Оглушенный, точно его ударили по
голове чем-то мягким, но тяжелым, он попытался освободиться из ее
крепких рук, но она, сопротивляясь, прижала его еще сильней и горячо шептала в ухо ему...
Раздалось несколько
крепких ругательств, толпа единодушно рванулась вперед, и Самгин увидел довольно плотный частокол казацких
голов;
головы были мелкие, почти каждую украшал вихор, лихо загнутый на красный околыш фуражки; эти вихры придавали красненьким мордочкам казаков какое-то несерьезное однообразие; лошади были тоже мелкие, мохнатенькие, и вместе с казаками они возобновили у Самгина впечатление игрушечности.
Но не это сходство было приятно в подруге отца, а сдержанность ее чувства, необыкновенность речи, необычность всего, что окружало ее и, несомненно, было ее делом, эта чистота, уют, простая, но красивая, легкая и
крепкая мебель и ярко написанные этюды маслом на стенах. Нравилось, что она так хорошо и, пожалуй, метко говорит некролог отца. Даже не показалось лишним, когда она, подумав, покачав
головою, проговорила тихо и печально...
Голос ее звучал все
крепче, в нем слышалось нарастание ярости. Без шляпы на
голове, лицо ее, осыпанное волосами, стало маленьким и жалким, влажные глаза тоже стали меньше.
Додуматься до этого было приятно; просмотрев еще раз ход своих мыслей, Клим поднял
голову и даже усмехнулся, что он —
крепкий человек и умеет преодолевать неприятности быстро.
Вошел человек лет сорока, принадлежащий к крупной породе, высокий, объемистый в плечах и во всем туловище, с крупными чертами лица, с большой
головой, с
крепкой, коротенькой шеей, с большими навыкате глазами, толстогубый.
Ты, может быть, думаешь, глядя, как я иногда покроюсь совсем одеялом с
головой, что я лежу как пень да сплю; нет, не сплю я, а думаю все
крепкую думу, чтоб крестьяне не потерпели ни в чем нужды, чтоб не позавидовали чужим, чтоб не плакались на меня Господу Богу на Страшном суде, а молились бы да поминали меня добром.
Да, в самом деле
крепче: прежде не торопились объяснять ребенку значения жизни и приготовлять его к ней, как к чему-то мудреному и нешуточному; не томили его над книгами, которые рождают в
голове тьму вопросов, а вопросы гложут ум и сердце и сокращают жизнь.
Он не отводил глаз от ее профиля, у него закружилась
голова… Румяные и жаркие щеки ее запылали ярче и жгли ему лицо. Она поцеловала его, он отдал поцелуй. Она прижала его
крепче, прошептала чуть слышно...
Сегодня, 19-го, штиль вдруг превратился почти в шторм; сначала налетел от NO шквал, потом задул постоянный, свежий, а наконец и
крепкий ветер, так что у марселей взяли четыре рифа. Качка сделалась какая-то странная, диагональная, очень неприятная: и привычных к морю немного укачало. Меня все-таки нет, но
голова немного заболела, может быть, от этого. Вечером и ночью стало тише.
Между ними много так называемых у нас «глупышей», больших птиц, с тонкими, стройными, пегими крыльями, с тупой
головой и с
крепким носом.
Шея у росомахи короткая,
голова большая, удлиненная, ноги вооружены
крепкими, сильными когтями.
На самой вершине
голой скалы возвышалась четырехугольная башня, вся черная, еще
крепкая, но словно разрубленная продольной трещиной.
Дед вытаращил глаза сколько мог; но проклятая дремота все туманила перед ним; руки его окостенели;
голова скатилась, и
крепкий сон схватил его так, что он повалился словно убитый.
Тут кузнец присел к огромным мешкам, перевязал их
крепче и готовился взвалить себе на плечи. Но заметно было, что его мысли гуляли бог знает где, иначе он бы услышал, как зашипел Чуб, когда волоса на
голове его прикрутила завязавшая мешок веревка, и дюжий
голова начал было икать довольно явственно.
— Куда? — закричал
голова, ухватив его еще
крепче за ворот.
Проговоря эти слова, Вакула испугался, подумав, что выразился все еще напрямик и мало смягчил
крепкие слова, и, ожидая, что Пацюк, схвативши кадушку вместе с мискою, пошлет ему прямо в
голову, отсторонился немного и закрылся рукавом, чтобы горячая жижа с галушек не обрызгала ему лица.
Эта драма ударила в мою
голову, как
крепкое вино, опьянением романтизма.
— Чорт знает, — говорил он смеясь, — улицы у вас какие-то несообразные, а вино у Вайнтрауба
крепкое… Не успел оглянуться, — уже за шлагбаумом… Пошел назад… тут бревна какие-то под ноги лезут… Ха — ха — ха…
Голова у меня всегда свежа, а ноги, чорт их возьми, пьянеют…
Мысль о том, что все отберут, засела клином в
крепкую писарскую
голову.
С непривычки может закружиться
голова и ходить покажется страшно, хотя и не опасно, если болота не имеют так называемых окошек, то есть мест, не заросших
крепкими корнями трав и растений.
Глаза темные, брови широкие и красные,
голова небольшая, шея довольно толстая; издали глухарь-косач покажется черным, но это несправедливо: его
голова и шея покрыты очень темными, но в то же время узорно-серыми перышками; зоб отливает зеленым глянцем, хлупь испещрена белыми пятнами по черному полю, а спина и особенно верхняя сторона крыльев — по серому основанию имеют коричневые длинные пятна; нижние хвостовые перья — темные, с белыми крапинками на лицевой стороне, а верхние, от спины идущие, покороче и серые; подбой крыльев под плечными суставами ярко-белый с черными крапинами, а остальной — сизо-дымчатый; ноги покрыты мягкими, длинными, серо-пепельного цвета перышками и очень мохнаты до самых пальцев; пальцы же облечены, какою-то скорлупообразною, светлою чешуйчатою бронею и оторочены кожаною твердою бахромою; ногти темные, большие и
крепкие.
Почувствовав во внутренности своей полноту и тяжесть от множества в разное время оплодотворенных семян, сделавшихся крошечными желтками, из коих некоторые значительно увеличились, а крупнейшие даже облеклись влагою белка и обтянулись мягкою, но
крепкою кожицей, — утка приготовляет себе гнездо в каком-нибудь скрытном месте и потом, послышав, что одно из яиц уже отвердело и приближается к выходу, утка всегда близ удобного к побегу места, всего чаще на луже или озере, присядет на бережок, заложит
голову под крыло и притворится спящею.
Даже во время замерзков, когда земля начинает покрываться первым пушистым снегом, вовсе неожиданно случалось мне находить в самой
голове родника гаршнепа, притаившегося на мерзлой земле; изумляла меня
крепкая стойка собаки на таком
голом месте, где, казалось, ничто спрятаться не могло.
Журавль очень высок на ногах, шея его также очень длинна, и если б нос соответствовал другим членам, как это бывает у куликов, то ему следовало бы быть в пол-аршина длиною, но его нос,
крепкий и острый к концу, темно-зеленоватого костяного цвета, не длиннее трех вершков,
голова небольшая.
Длина этой утки от носа до хвоста, или, лучше сказать до ног, ибо хвостовых перьев у гагар нет, — одиннадцать вершков, нос длиною в вершок, темно-свинцового цвета, тонкий и к концу очень острый и
крепкий;
голова небольшая, продолговатая, вдоль ее, по лбу, лежит полоса темно-коричневого цвета, оканчивающаяся позади затылочной кости хохлом вокруг всей шеи, вышиною с лишком в вершок, похожим более на старинные брыжжи или ожерелье ржавого, а к корню перьев темно-коричневого цвета; шея длинная, сверху темно-пепельная, спина пепельно-коричневая, которая как будто оканчивается торчащими из зада ногами, темно-свинцового цвета сверху и беловато-желтого снизу, с редкими, неправильными, темными пятнами; ноги гагары от лапок до хлупи не кругловаты, но совершенно плоски, три ножные пальца, соединенные между собой
крепкими глухими перепонками, почти свинцового цвета и тоже плоские, а не круглые, как бывает у всех птиц.
Голова у дрофы и шея какого-то пепельного или зольного цвета; нос толстый,
крепкий, несколько погнутый книзу, в вершок длиною, темно-серый и не гладкий, а шероховатый; зрачки глаз желтые; ушные скважины необыкновенно велики и открыты, тогда как у всех других птиц они так спрятаны под мелкими перышками, что их и не приметишь; под горлом у ней есть внутренний кожаный мешок, в котором может вмещаться много воды; ноги толстые, покрытые крупными серыми чешуйками, и, в отличие от других птиц, на каждой только по три пальца.
Лаврецкий действительно не походил на жертву рока. От его краснощекого, чисто русского лица, с большим белым лбом, немного толстым носом и широкими правильными губами, так и веяло степным здоровьем,
крепкой, долговечной силой. Сложен он был на славу, и белокурые волосы вились на его
голове, как у юноши. В одних только его глазах, голубых, навыкате, и несколько неподвижных, замечалась не то задумчивость, не то усталость, и голос его звучал как-то слишком ровно.
Евгения Петровна тихо прошла со свечою по задним комнатам. В другой маленькой детской спала
крепким сном мамка, а далее, закинув
голову на спинку дивана, похрапывала полнокровная горничная. Хозяйка тем же осторожным шагом возвратилась в спальню. Вязмитинов еще не возвращался. В зале стучал медленно раскачивающийся маятник стенных часов.
Одна из девиц, Любка, босая, в сорочке, с
голыми руками, некрасивая, в веснушках, но
крепкая и свежая телом, вышла во внутренний двор.
Эти слова, страстные и повелительные, действовали на Гладышева как гипноз. Он повиновался ей и лег на спину, положив руки под
голову. Она приподнялась немного, облокотилась и, положив
голову на согнутую руку, молча, в слабом полусвете, разглядывала его тело, такое белое,
крепкое, мускулистое, с высокой и широкой грудной клеткой, с стройными ребрами, с узким тазом и с мощными выпуклыми ляжками. Темный загар лица и верхней половины шеи резкой чертой отделялся от белизны плеч и груди.
Он стоял около своего номера, прислонившись к стене, и точно ощущал, видел и слышал, как около него и под ним спят несколько десятков людей, спят последним
крепким утренним сном, с открытыми ртами, с мерным глубоким дыханием, с вялой бледностью на глянцевитых от сна лицах, и в
голове его пронеслась давнишняя, знакомая еще с детства мысль о том, как страшны спящие люди, — гораздо страшнее, чем мертвецы.
Но в ту же минуту и засмеялась, — и плакала и смеялась — все вместе. Мне тоже было и смешно и как-то… сладко. Но она ни за что не хотела поднять ко мне
голову, и когда я стал было отрывать ее личико от моего плеча, она все
крепче приникала к нему и все сильнее и сильнее смеялась.
Дойдет или не дойдет бумага до барина? — вот роковой вопрос, который клином засел в
крепкой мужицкой
голове.
И всю дорогу до города, на тусклом фоне серого дня, перед матерью стояла
крепкая фигура чернобородого Михаилы, в разорванной рубахе, со связанными за спиной руками, всклокоченной
головой, одетая гневом и верою в свою правду.
Усталость кружила ей
голову, а на душе было странно спокойно и все в глазах освещалось мягким и ласковым светом, тихо и ровно наполнявшим грудь. Она уже знала это спокойствие, оно являлось к ней всегда после больших волнений и — раньше — немного тревожило ее, но теперь только расширяло душу, укрепляя ее большим и сильным чувством. Она погасила лампу, легла в холодную постель, съежилась под одеялом и быстро уснула
крепким сном…
В ее квартире была устроена тайная типография, и когда жандармы, узнав об этом, явились с обыском, она, успев за минуту перед их приходом переодеться горничной, ушла, встретив у ворот дома своих гостей, и без верхнего платья, в легком платке на
голове и с жестянкой для керосина в руках, зимою, в
крепкий мороз, прошла весь город из конца в конец.
— Разойдись, сволочь!.. А то я вас, — я вам покажу! В голосе, на лице его не было ни раздражения, ни угрозы, он говорил спокойно, бил людей привычными, ровными движениями
крепких длинных рук. Люди отступали перед ним, опуская
головы, повертывая в сторону лица.
— Э! — кивнув
головой, сказал хохол. — Поговорок много. Меньше знаешь —
крепче спишь, чем неверно? Поговорками — желудок думает, он из них уздечки для души плетет, чтобы лучше было править ею. А это какая буква?
Утро. Сквозь потолок — небо по-всегдашнему
крепкое, круглое, краснощекое. Я думаю — меня меньше удивило бы, если бы я увидел над
головой какое-нибудь необычайное четырехугольное солнце, людей в разноцветных одеждах из звериной шерсти, каменные, непрозрачные стены. Так что же, стало быть, мир — наш мир — еще существует? Или это только инерция, генератор уже выключен, а шестерни еще громыхают и вертятся — два оборота, три оборота — на четвертом замрут…